Зарисовки из жизни рыбацкого поселка, облаченные в форму куплетов, колыбельных, блюзов и танцев, соединяются в захватывающую историю о любви. «Балладная опера» Гершвина не звучала в Мет почти тридцать лет, над премьерой работает режиссер Джеймс Робинсон.

Джордж Гершвин (Яков Гершовиц) — выходец из семьи еврейских эмигрантов из России и самоучка без консерваторского или университетского образования, — за стремительно недолгую жизнь (он умер в 38 лет от рака мозга) успел стать не только популярным бродвейским композитором, автором песен и мюзиклов, пользовавшихся народной славой и коммерческим успехом, но и уникальной фигурой в мире одновременно джазовой и академической музыки. До Гершвина никому не удавалось (или просто не приходило в голову) сплавить две разные, противоположные по статусу, репутации, направлению культуры в одном творческом почерке и одном композиторском языке так плотно и естественно.

Плавильный котел Нью-Йорка первых десятилетий в самой музыке Гершвина обернулся плавильным котлом звучаний, техник, языков и стилей. Для джазовой и академической традиций Гершвин стал кем-то вроде Тяни-Толкая — прижизненным «классиком джаза» (для джазменов) и «джазменом-симфонистом» (для академических музыкантов). Джазовые краски, тембры интонации, ритмическая игра и тени блюза рэгтайма в ткани музыки Гершвина не заслоняют того, что прошита она со всем вниманием и тонкостью европейского композиторского модернизма. А импрессионистское влияние в оркестре Гершвина очевидно, несмотря на то, что как-то приехавшему поучиться в Европу уже шумно популярному на Бродвее Гершвину Равель объявил свое знаменитое: «Лучше оставаться первосортным Гершвиным, чем стать второсортным Равелем». Прокофьев же не без ехидства добавил, что если тот забудет про доллары и светскую жизнь, то из него может выйти приличный композитор.

Впрочем, приличный композитор из Гершвина вышел и так, а симфоническая музыка в джазовых оттенках («Rapsody in blue», «Американец в Париже» по следам европейских путешествий) Вторая рапсодия, Кубинская увертюра принесли ему славу академического композитора, равно искушенного в европейской технике и американских секретах коммерческого успеха. Но славы создателя первой национальной оперы у себя на родине Гершвин дождаться не успел.

После премьеры в 1935 году «Порги и Бесс» (слова «опера» сначала решено было избегать, чтобы не распугать бродвейскую публику) сыграли всего 124 раза — это не было провалом, но не было и успехом. Деньги, вложенные в премьеру, спонсоры и продюсеры смогли вернуть только через много лет. Но на волне увлечения джазом «Порги и Бесс» стала популярна в Европе как первая настоящая американская опера. В самой Америке до 1950-х годов, когда оперу спели Луи Армстронг и Элла Фицджеральд, к ней относились осторожно — смущала не только ее жанровая двойственность (одни подозревали что «Порги» — не опера, другие — что наоборот, не мюзикл), но и специфически звучащая омузыкаленная речь (в том, как Гершвин расслышал южный говор и вплел его в музыкальные характеры, подозревали карикатурное коверкание). Еще одна причина — криминально-бульварный сюжет родом из газетной хроники, по мнению некоторых — оскорбительный по отношению к афро-американскому населению даже по меркам 30-х годов. Впрочем, от использования самой оскорбительной формы музыкального театра начала века – ревю, где белые люди играют с выкрашенными черной краской лицами (blackface), авторы категорически отказались еще в процессе сочинения, хотя такие предложения были. До сих пор по настоянию Гершвина «Порги и Бесс» исполняется только цветными.

«Это лучший роман о цветных из всех, что когда-либо были написаны!» — восхищался Гершвин в 1926 году в письме Дюбозу Хейворду (автору литературного оригинала «Порги и Бесс»), когда предложил ему сделать оперное либретто. Хейворд не смог отказать, но сочинение музыки было отложено на несколько лет, пока Гершвин не выкроил время и вместе с братом Айрой (бродвейский либреттист и автор текстов песен работал под псевдонимом Айра Фрэнсис) не приехал на несколько месяцев к Хейворду в дом в Фолли-Бич, штат Южная Каролина. Речевая, музыкальная культура афро-американского населения Юга стала основой оперы, не столько джазовой, сколько специфически фольклорной.

Музыка «Порги и Бесс» — густой и терпкий сплав разнородных принципов – от европейских (включая Верди и Курта Вайля) до американских (экспортированной английской балладной оперы, мюзикла, спиричуэлс, регтайма, духовных гимнов и африканского фольклора), от комедийных до трагедийных.

По воспоминаниям Тода Дункана (Todd Duncan), первого исполнителя роли Порги, когда Джордж и Айра вдвоем «своими гнилыми голосами» спели оперу под рояль, он плакал. Неудивительно — марктвеновская интонация неразделимых горечи и шутки окрашивает всю оперу о бурях и убийствах, о маленьких людях и большой безысходности, о мелочности, хрупкости и огромной верности. А ее очаровательная в своем разнообразии и тонкости красок, гармоний, мелодий остроумная музыка для большого хора и внушительного количества разнохарактерных персонажей, нелепых, убогих, почти гротескных, выписанных ловко и комично, с любовным треугольником в центре, все время меняющим свои очертания, звучит пронзительно по-человечески и возвышенно трагически.

Новый спектакль Метрополитен оперы эту возвышенность подчеркивает: по словам постановщика Джеймса Робинсона, в «Порги и Бесс» заложен эпический размах. Поэтому спектакль строится как грандиозное шоу. Авторы отсылают публику не только к традициям афроамериканского фольклора, но еще к принципам, истории и сюжетам большой европейской оперы — зритель сможет узнать в драматургических поворотах Гершвина проникновенность «Травиаты» или гипнотическую подробность хоровых фресок Бриттена, но так или иначе он не останется равнодушным к юмору и печали музыкальной истории калеки Порги и красавицы Бесс, рассказанной языком речитативов, песен и спиричуэлс.

Киноафиша - Москва

Ничего не найдено