В Программу документальных фильмов III вошли две картины: «Восточная элегия» и «Смиренная жизнь».
«Восточная элегия» (43 мин., 1996)
Это первый опус «японского» видеоцикла, работа над которым продолжается. Жанр всего цикла условно можно отнести к документальному: только потому, что в нем снимались конкретные люди в привычных для себя условиях. Это простые люди, но обыкновенными или типичными для современной Японии их не назовешь. Их маргинальность не в приверженности каким-то устаревшим нормам и колориту бытовой жизни, а в особом строе души, в котором поэзия и мифология, национальная и общечеловеческая, значат больше, чем приметы сегодняшнего дня.
Снимая старых людей в интерьерах национального японского жилища, режиссер создает из умершего чужого быта непреходящий поэтический миф, особенно остро воспринимаемый европейцем, и погружает в него своих героев как в некое инобытие, где любые «потусторонние» вопросы более уместны и понятны, чем реалии действительности. Сокуров мифологизирует и самих этих людей, и их конкретные трагические судьбы, и свою миссию современного Вергилия. Расхожему опыту телерепортажа режиссер противопоставляет уникальный опыт художественного проникновения к истоку человеческой культуры, где Восток и Запад противоположные грани единого целого.
Призы и награды: 1996 г. Фестиваль короткометражного фильма в Оберхаузене.
Главный приз (Grand Prize of the International Jury)
1997 г. Международный кинофестиваль славянских и православных народов «Золотой витязь». Грамота жюри конкурса видео и телевизионных фильмов: «За нравственные христианские идеалы. За возвышение души человека».
«Смиренная жизнь» (75 мин., 1997)
Миф об утерянной гармонии, которая все же всегда с нами, только мы разучились ее ощущать, Сокуров развивает в этой картине на материале документальном и, на первый взгляд, вполне телевизионном. Весь фильм — это неспешный и подробный репортаж из старого дома, затерявшегося в горах, в деревне Аска префектуры Нара в Японии, где живет одинокая старая женщина по имени Умено Мацуеси. Но художественная задача режиссера прямо противоположна познавательно-развлекательному комплексу телевизионной информации. Дело не только в том, что этот объект, этот человек не смог бы заинтересовать ни одну телегруппу ни в одной стране (и, может быть, менее всего — в современной Японии).
Камера Сокурова не наблюдает за персонажем, не расспрашивает, не застигает врасплох, но извлекает из тривиальных подробностей физической реальности этой угасающей жизни, из архаического быта поэтический образ непрерывного бытия. Образ эпический и лирический одновременно. Изысканная простота японского пейзажа, интерьера, серии портретов здесь менее всего выполняет функцию couleur local. Но это знак идеальной техники идеального изображения — авторского вживания в образ. А идеальное созвучие души и духа — вслушивание — Сокуров делает лирической кодой своего фильма. В финале героиня, не произнесшая в картине ни одного слова, читает перед замершей видеокамерой простодушные и горестные стихи собственного сочинения, которые звучат как молитва.