Обращаясь к роману «Война и мир», Туминас свободен от той зависимости, которая свойственна соотечественникам русских классиков, со школьных лет подавленных ее духовной мощью, универсальными претензиями и авторитетом. Литовский режиссер, он пользуется преимуществами своей локальности, и смотрит на великую литературу как бы со стороны, искоса, что и позволяет увидеть в ней неожиданные ракурсы.
— журнал «Театр», блог
Не война как действо занимает воображение режиссера, а ее холодящее прикосновение к жизни, весь смысл которой в постоянном роевом движении и преображении, переходах от легкости к тяжести, от прозрения к помрачению, от сгущения туч к просветлению. То легкая, воздушная, то густая пластика, бег человеческих историй по расчерченным толстовским линиям, дорогам жизни и смерти. Неспешно листающему страницы романа режиссеру не нужны ни машинерия сцены, ни батальные скопления масс на ней. Здесь только материя-жизнь под флагом, под жестоким давлением войны, проникшей во все поры жизни. У Туминаса герои неистово носятся по сцене от одной стороны рампы к другой, словно пытаясь догнать и удержать стремительно уходящие дорогие мгновения…
— газета «Экран и газета»